Пробуждение
1Из снов, которых я уже не могу вспомнить, сознание вернулось ко мне. Я ощутил, что нахожусь на грани пробуждения. Чувство, когда ты еще движешься во тьме, переходя ото сна к реальности, оно возвращает тебя к жизни. Таких переходов я помню миллион, но не помню ни одного пробуждения (кажется, я люблю это чувство пробуждения… кажется).
Когда комната, в которой просыпаешься, так же темна как и этот переход, ощущение реальности смешивается со сном, и ты рискуешь упустить возможность проснуться. Но я решил проснуться…
2
Тьма не уходила. Я попытался открыть глаза и у меня не получилось. Вообще не было ощущения тела.
Может быть я все еще сплю?
Сознание забилось внутри меня как птица в пустом кувшине. И никакого знакомого ощущения. Мне вдруг стало страшно, что я не могу почувствовать своего тела. Захотелось резко вскочить, закричать, чтобы стряхнуть с себя это состояние. Но ощущения возвращались мучительно долго. Казалось, прошли многие годы прежде чем я смог пошевелить хотя бы пальцем. Сознание продолжало в ужасе метаться, тело отходило в заторможенном времени. И когда я наконец смог открыть глаза…
3
…я пришел в ужас! Вместе со зрением остальные чувства тоже стали возвращаться. Но то, что я начинал чувствовать меня пугало — мое тело было окутано чем-то плотным, и это не было одеялом. Видеть больше я не стал, как было темно, так и осталось. Сознание отказывалось подчиняться, скорее закрывалось от того, что я ощущал, и пока я не мог осознать, где нахожусь, я чувствовал, что это меня спасает.
Медленными каплями сила вливалась в мое тело, но вместе с ней я ощутил лишь слабость. Я никак не мог понять, откуда этот ужас в моем сознании. Время, бок о бок с этим ужасом, казалось вечностью. Я смог медленно сжать пальцы одной руки, и они что-то захватили. Такое знакомое ощущение… что же это? Прохладное, вязкое, под давлением оно сжималось в комок…
И тут ужас накрыл меня с головой! Боже, я лежал в земле!!!!!!
4
Боже! Я в земле! Я в земле! Я В ЗЕМЛЕ!!!
Кажется, я кричал, но звука своего голоса я не слышал.
Как я попал сюда?! Что со мной случилось?!
Я даже не помнил, кто я…
Я стал скрести землю руками, ужас давал мне сил, и я с остервенением грыз и скреб землю. Я не могу передать чувство, которое я испытал: то в беспамятстве, то в кричащем рассудке я продолжал бороться с землей. И когда земля наконец начала поддаваться, я закричал еще сильнее, хотя это и казалось невозможным. Себя не помня, снова теряя ощущение тела, я как червяк приползал вверх, и земля стала отступать, сдавать рубеж за рубежом. Я знал, что мне нельзя останавливаться, нельзя сдаваться, иначе… что может быть хуже смерти? Гоня ужас из своих мыслей криком, я продолжал неистово искать поверхность земли.
Впереди что-то блеснуло.
Я вижу!!! Я могу видеть!!!
5
И земля разверзлась. Моих протянутых рук коснулся воздух — я как будто выходил из воды. Все тело, казалось, было мокрым. Выкарабкавшись на поверхность, я в изнеможении уткнулся в землю. Но ужас не дал мне отдыха — страх земли, из которой я только что выбрался, гнал меня оттуда. Не в силах встать даже на четвереньки, я пополз от этого места.
Казалось, я прополз уже вечность, когда потерял сознание. Но поняв, что сознание выскальзывает из тела, я силой вбил его обратно — нет, я больше не засну!
Никогда!
Но стоило мне вернуться в тело, его пронзила жуткая боль. Открыв глаза, мне стало еще больнее — я будто горел и разрывался изнутри. Свой голос я все еще не слышал, но я не мог не кричать — боль сводила с ума, и я метался из стороны в сторону, не зная, как ее прекратить. Не видел, куда деться — глаза резало тысячью лезвий. Я боролся с болью и боролся с тем, чтобы снова не потерять сознание — я собирался выжить.
Бесконечность — это очень долго, но в ее конце боль стала понемногу сдаваться. Прошла еще одна вечность, прежде чем я стал чувствовать еще что-то кроме боли. Отступающая боль, после вечности в ней, становилась мелочью, особенно если ее презираешь.
Я заставил себя повернуться обратно на живот и продолжать ползти. Через какое-то время я смог встать на четвереньки и ползти на четвереньках. Хоть это и было тяжелее, но держало меня дальше от поверхности земли. Хотя, перетерпев этот новый ужас, я уже не знал, что лучше.
Вдруг я уперся головой во что-то твердое. Глаза видели плохо, и я никак не мог понять, что это. Цепляясь рукой за это нечто, я стал ползти вдоль. А то, за что я цеплялся вдруг пошло пустотами. Частично мое зрение уже восстановилось, и я мог рассмотреть, что это были не пустоты, а скорее дыры, которые даже формировали что-то наподобие узора. Держась за этот узор, я смог подняться на ноги…
6
Нет сомнения, я держался за ограду.
А за оградой было кладбище.
Лунный свет терялся среди старых надгробий. Почему старых? Само кладбище было очень старое, запущенное, омрачающее мое сознание. Я не хотел даже думать, как я здесь оказался. Но огромная луна безжалостно открывала мне все новые детали окружающего мира. Вокруг были деревья, и сквозь них не было видно ничего — это глухое кладбище находилось в лесу.
Боль снова ударила, и опять по голове — она согнула меня, свернула в комок, но я уже знал, как держать себя в сознании, и эта боль все-таки была слабее той, первой. Двигаться было бесполезно, я не знал куда. Я решил просто ее переждать, дождаться, когда она начнет отпускать. Боль отпустила на какое-то время, и я смог снова открыть глаза. Луна уже ушла с небосклона, и я подозревал, что близится рассвет. Время перед рассветом самое темное. За оградой почти ничего не было видно. Я снова стал ползти вдоль нее.
И тут забрезжил рассвет, и я понял, что значила та, вторая, боль. От быстро подступающего света мои глаза снова начинало резать, а тело гореть. Мне срочно нужно было укрываться — я не хотел вновь пережить этот ад. Земля меня все еще страшила, хотя по сравнению с новой болью, я мог допустить ее, как вариант. Ища глазами за оградой, вереницей могил, я увидел низкий склеп. Спотыкаясь, падая, я бросился к нему — мои глаза снова переставали видеть, боль накатывалась волнами, но я должен был дотуда добраться.
7
С трудом закрыв за собой дверь склепа, я упал на каменный пол. Я смог ощутить его холод — даже смутная радость заворочалась в горле, и я наконец смог подумать.
Склеп, слава Богу, был без окон. Я отполз от двери в дальний угол. Свет пробивался из под двери, но до меня ему было не добраться. Отвернувшись лицом к стене, я стал думать.
Кто я? И как я сюда попал? Свет, хоть и не причинял мне больше жуткой боли, но и не давал мне нормально видеть. Я не смог рассмотреть даже собственные руки. Я закрыл глаза, уткнувшись в угол. Сначала в моей голове была пустота, мысли не шли. Мое тело, забитое в угол, казалось мне сухим. Глухая боль то усиливалась, то отпускала. Я не мог ничего вспомнить, кроме событий после пробуждения.
Я попытался думать рационально: я, должно быть, какой-то человек, все еще человек — руки, ноги, пальцы, и я мыслю. Подожди, дышу ли я?.. Я так и не смог определить. Поднеся руки к лицу, я ничего не почувствовал. Но человек не может без дыхания, значит, оно должно быть. Но что-то все еще было очень странно, как мне показалось…
Мир все еще был тих.
Накаты глухой боли не давали моему сознанию уйти, и я отчасти даже был им благодарен. День, судя по всему, близился к завершению, а я так и ни к чему не пришел. Дождавшись захода солнца, я снова выбрался наружу осмотреться и осмотреть себя. Я уже мог стоять, а в лунном свете даже видеть. Мое тело было худое и иссохшее — можно было легко пересчитать мои ребра, кости рук и ног — я был ходячей смертью. И вышел я из земли.
Вот на этом мои мысли остановились. Я бесцельно шатался среди надгробий пока снова не уперся в ограду. Я сразу очнулся, ограда мне напомнила, что я проснулся за чертой кладбища.
8
Я понимал, что мне нет смысла оставаться на кладбище, но куда идти я тоже не знал, и не знал, будет ли у меня возможность по пути укрываться от дневного света — он был для меня слишком ярким. Я решил, что со следующей ночи буду отходить от кладбища на небольшие расстояния в разные стороны — мне нужно было знать, что вокруг.
Так, дни я стал проводить в склепе, а по ночам выходил изучать территорию.
По направлению от тыльной стороны склепа я нашел массивный камень — если я решу уходить в этом направлении, здесь можно будет хоть как-то укрыться. В другие ночи, сколько я не искал, ничего так и не смог найти. Значит, если я хочу убраться с кладбища, мне придется рисковать сходить с ума на солнце. Солнце меня тогда не убило, значит, я все-таки смогу пережить дни под солнцем, может быть, я даже не могу умереть…
Дождавшись следующей ночи, я собрался духом и пошел прочь от кладбища и склепа, которые меня оберегали эти несколько дней.
К середине ночи я добрался до большого камня, который присмотрел ранее. Он может оказаться моей последней возможностью укрыться от солнца, и следующий день я решил провести под ним.
Собрав старые листья, которыми была полна вся округа, я зарылся в них, как только солнце стало подкрадываться к горизонту.
Боль все-таки прокралась ко мне, но я мог ее терпеть, даже не морщась. Я физически чувствовал, как солнце двигается по небосклону, и когда оно скрылось, я выбрался из листьев. Сделав несколько шагов, я вновь почувствовал удар боли — загудела как от удара по колоколу. Я схватился за голову и закричал — от чего моя голова зазвенела еще больше, а все внутри содрогнулось. Ощущения настолько сдавили ее, что я не мог пошевелить ни одной мышцей.
Шум чуть отпустил, а мое горло хрипело, и, подождите… я же услышал свой хрип! Так вот оно что! Ко мне вернулся слух! И эта боль — звуки мира разом навалились на меня. Ночная тишина для меня была наполнена морем звуков, и я никак не мог их разграничить, и уж тем более, сделать тише. Открыть уши я не решался, но перестать хрипеть — до этого я наконец догадался, после чего звон в голове чуть спал.
Наверное, пол ночи я провел, справляясь с навалившимися на меня звуками. Подползая обратно к камню, я с ужасом думал, что со мной сделают звуки, которые разбудит солнечный свет, если уже ночь меня так сводила с ума.
Я забрался обратно в листву и продолжал терпеть. Чему-чему, а терпению я за эти дни научился превосходно!
День оказался не так ужасен, как я ожидал. Пока я ждал наступления утра, я нарисовал себе наижутчайшие картины, но они, слава Богу, не оправдались. Или же мои уши стали постепенно привыкать к звукам мира. Теперь солнце не только чувствовалось, но и слышалось.
Пережив с этими новыми ощущениями весь день, я вышел в ночь с каким-то воодушевлением и новыми силами. Странно, но силы как будто рождались во мне. Я уже не чувствовал той слабости, которая была у меня изначально. Наоборот, я шел, не падая, твердо ступая, и даже мое тело уже не казалось мне таким иссохшимся.
9
Я шел уже несколько ночей, а лес все не кончался. На день я зарывался в листья и держал себя в сознании — сон все еще пугал меня. Хотя, по правде говоря, мне не хотелось спать, что меня несколько настораживало. Я не знаю, были ли у меня силы днем — солнце болью высасывало из меня любое желание. Но ночью силы ко мне возвращались. И чувства тоже. Я мог дотронуться до коры дерева и почувствовать его шероховатость. Я стал ощущать запахи, которыми были полны ночи — эти запахи даже кружили мне голову. Я влюбился в ночь всеми чувствами! Она питала меня, возрождала, и я чувствовал, что ночью я живу.
10
К концу очередной ночи я увидел, что лес начал редеть, и я набрел на тропинку, и пошел по ней. Она вывела меня к заброшенным строениям, даже скорее сараям, чем домам. Я зашел в один из них — он весь пропах сыростью, гнилью и каким-то непонятным запахом, как помоев. Я собирался выйти, когда в дальнем углу проскрипела дверь. Лунный свет, видимо, прекрасно очерчивал меня, потому что тот, кто открыл дверь, вскрикнул:
-*****, че за жмурик?
Слова были незнакомые, исковерканные, но я чувствовал кожей — в нем накатывалась ненависть. И эта ненависть меня задержала.
— Вали, *****, че приперся, тут не твоя, ***, территория!
Из-за двери донеслись еще голоса и шаги. Рядом с ним стояли еще двое. Ненависть, злость, жадность — эти чувства крались от них ко мне, и я этим наслаждался! Они были настолько новы для меня, столько времени слонявшегося в одиночестве, что я чуть не забылся. Вернул меня удар. Один из них чем-то заехал мне по голове — я отшатнулся, но боли не почувствовал — только легкий звон. Он занес руку для второго удара, при этом продолжая что-то говорить. Но его движения показались мне такими медленными, что я даже не удосужился отойти, просто наотмашь ударил его по лицу. Он отлетел от меня на пару шагов, и тут его товарищи ринулись на меня. Я видел их движения слишком четко и просто отошел в сторону. Они пролетели мимо меня и грохнулись на пол. Справа появилось движение. Человек, которого я ударил, подобрал вилы и двигался на меня. Двое других тоже вскочили на ноги и схватили что-то наподобие дубин или даже металлических палок — от них чувствовался металл. В полутьме я предоставил им самим возможность разобраться: я их видел прекрасно, а вот они меня, судя по всему, не очень. Не прошло и минуты, как один из них напоролся на вилы другого. Напоровшийся закричал. Первый вытащил из него вилы, и кровь засочилась сквозь его одежду.
Запах крови ударил мне в нос — чувство мгновенно достигло мозга, и в моей голове все взорвалось. Я вдруг почувствовал, что безумно голоден. Я закричал — голод был болью, и она меня сводила с ума. Дальше все произошло мгновенно, что я даже не смог проследить последовательность событий. Запах крови был пьянящим — я окунулся в него с головой. Все остальные чувства притупились, кроме наслаждения.
11
Эйфория меня отпустила только когда стал близиться рассвет. С рассветом в моей голове начинал звонить звоночек, давя на виски и глаза. Я остановился. Вокруг меня лежали три тела — мне они показались пустыми сосудами.
Я подошел к двери, через которую они сюда попали — за ней оказалась маленькая каморка — прекрасное место, чтобы укрыться. Хоть в ней и воняло, я мог это пережить. Как никогда я чувствовал себя полным сил, и мысли о неопределенности моего существования отошли на второй план.
Я сел на лежанку и закрыл глаза. То, что со мной происходило, было восхитительно — тепло наполняло мое тело, приятная дрожь то появлялась, то исчезала, и я мог почувствовать каждый миллиметр своего тела. Волна поднялась ото всех конечностей и хлынула в сердце, и в голове заговорили голоса — речь я понять не мог, они как будто звучали издалека. Меня стали заполнять воспоминания, начиная от неги утробных вод, потом беззаботное детство, цветущий бабушкин сад, потом какие-то люди, удар, авария и потом темнота, городские трущобы, жалкие злые люди и опускание все ниже и ниже, старческие узловатые руки, держащие вилы и темный силуэт в лунном свете.
Я резко открыл глаза. Что это было? Я вспомнил себя со стороны? Как такое возможно? Я взглянул на свои руки — они были белые и гладкие. Так что же только что произошло? Я попытался восстановить события. В воспоминаниях я выбежал на звук хриплого голоса, увидел двух людей в свете луны, и один из них невидимым движение руки отшвырнул другого. Я бросился на него, пролетел мимо и только хотел снова напасть как боль в животе согнула меня. И кровь засочилась из живота…
Стоп, я опять заблудился в чужом воспоминании — как они вообще попали в мою голову?! В моей голове метались воспоминания тех трех людей, но я нигде не мог найти свои. И тут голоса заговорили громче, перебивая друг друга, кидаясь непонятными словами, обрывками образов: руки в крови, красные глаза, кружащийся мир — все смешалось, перепуталось. Как все это в меня попало?! Я заметил, что кричу и катаюсь по полу. Глаза были широко раскрыты. Что я только что сделал, неужели я их… убил? Эта мысль быстро выудила из памяти три эпизода: кровь на вилах, отлетающий к стене человек и три тела, лежащие в неестественных позах… Нет! Я их убил? Боже, как такое могло произойти? Нет! Нет!!! НЕТ!!!.. Зачем? Как? Я вспомнил дурманящий запах крови — неужели это она меня свела с ума? Или они чем-то болели, что вызывало агрессию, но тогда я тоже сейчас болен.Но, что странно, я помню кровь на вилах, на одежде, но не помню, чтобы тела лежали в крови.
Лежа на полу в позе зародыша, я пытался собраться с мыслями. Я никак не мог вспомнить, даже как сюда добрался, откуда пришел — я помнил себя тремя разными людьми, и ни один из них не был мной. Эти трое разными путями пришли в эту канаву и были злы на весь мир за то, что он с ними сделал. Я ударил кулаком по деревянному полу, скрежетая зубами. Как мир может быть так жесток? У меня было все: дом, семя, машина, дети — почему жизнь отобрала у меня это?! Я был успешным предпринимателем пока не спустил абсолютно все за одну ночь в казино?! Я был бы миллионером, если бы не эта авиакатастрофа!
Это слова не были моими мыслями…
12
Весь день я пропомучился, тоня в этих запутанных воспоминаниях, проклиная все на свете. Я поклялся себе, что бы это ни было, я не сделаю это еще раз. Я никого не убью.
Ночь снова вступила в свои права — мне нужно было уходить отсюда, может, воспоминания ослабнут.
Как бы я того не х отел, мне пришлось пройти мимо мертвых тел. Они лежали в свете луны как какие-то мешки, и я чувствовал их как предметы — пустые, никчемные, брошенные без дела предметы. Воспоминания смерти как когтями цеплялись за мою голову, пока я быстро проходил мимо них. Выйдя наружу, я бросился бежать. Дорога вела между таких же полуразвалившихся, покосившихся, прогнивших сараев. Я бежал, пока не выбрался на большую дорогу. Не зная, куда же мне бежать, я просто побежал по ней. Я даже чуть не забыл, что меня может застигнуть рассвет ан открытой местности.
И правда, вдоль дороги не были ни деревьев, ни кустов. Я запаниковал, до рассвета оставалось всего ничего, а я не мог высмотреть хоть старую листву, в которой мог бы укрыться.
Вдоль дороги был овраг, я скатился в него. На дне была вода вперемешку с грязью. Вода меня от солнца не укроет, Но тина и какая-то трава, которой было полно, вполне могли бы облегчить мои дневные страдания.
Стараясь успеть до рассвета, я стал рвать траву и собирать тину. Воды был по щиколотку, но из-за этого трава была склизкой, что очень меня задерживало, и я начинал нервничать еще больше. Я почувствовал, что начинаю видеть хуже, значит, солнце уже вот-вот встанет. Я судорожно обмазал себя грязью со дня канавы и стал закидывать себя травой и тиной. Солнце встало неумолимо быстро, я только успел закрыть лицо и руки, как оно тут же стало обжигать. те участки, что не удалось закрыть. Лежа калачиком, я приготовился терпеть. Открытые участки жгло, как раскаленным железом — этот день не будет спокойным, но боль хотя бы отгонит от меня чужие воспоминания…
13
День прошел жутко. Наверное, я стал отвыкать от боли, поэтому ее новый удар мне было тяжело вынести.
Как только последние лучи солнца ушли, я выскочил из тины и бросился в воду, надеясь, что эта лужа хоть немного остудит мое горящее тело.
Когда боль стала отпускать, я встряхнулся — теперь нужно всегда держать в голове, что нужно думать об убежище. Ночь снова стала возвращать мне силы, и я вернулся на дорогу — путь нужно было продолжать.
14
Вдоль дороги стали встречаться отдельные дома. Я спускался обратно в овраг, когда проходил мимо них — они выглядели странно: несколько металлических опор под крышей и небольшая каморка — я никак не мог понять, что это.
Рядом с одной из опор, у очередной каморки, стояла машина. Странно, я понимал, что стоит машина, но не понимал, почему она стоит в таком странном месте. Из каморки вышел человек, пряча что-то в карман — он сел в машину и выехал на дорогу.
Машина удалялась, а я решил, что мой ночлег сегодня будет здесь.
15
Я выбрался из оврага и перешел дорогу. В каморке кто-то был — я это чувствовал, но был один. Я заглянул в окно и увидел девушку — она стояла ко мне спиной и поправляла на себе кофточку. Дверь в каморку была открыта и когда я подошел, то сразу почувствовал ее запах — она пахла приятно, вязким глубоким чувством.
Как я вошел, она не заметила. Вдали послышался звук автомобиля — сюда приближался кто-то еще. и я решил переждать. Я обошел каморку с другой стороны. Сзади стоял утяжеленный двухколесный велосипед и за ним куча барахла. Как-то я даже не подумал, что все это время ходил без одежды. Я посмотрела на себя — гряз ь на мне уже подсохла и я частично смог ее стряхнуть. В барахле было немного одежды, пахнущей пылью, но для начала и она сгодилась. Я натянул на себя потертую майку с черепом и рваные джинсы — и это было единственное, что хоть как-то походило на одежду.
К тому времени машина уже подъехала, и ее владелец зашел в каморку — оттуда доносились голоса, потом донесся звон.
— Отвали! Ты меня сегодня достал!
Женский голос, в нем чувствовалась злость с примесью страха. Я обошел каморку, чтобы снова заглянуть в окно. Девушка пыталась дотянуться до телефонного столика, а мужчина, достаточно крупный, ударил ее, что она аж согнулась.
— Вот это другое дело, сука! — заревел он, — так нужно было сначала, а не препираться и грозить полицией!
От мужчины лилось сильное чувство: вожделение, злорадство — буря эмоций, и таких мощных, что я не заметил, как оказался рядом с ним.
— Какого…! — он аж отпрыгнул от меня. Я смотрел в его глаза, которые мгновенно наполнились яростью — ярость их зажгла. Эта эмоция дополнила бурю предыдущих, которые уже кружили мне голову. Мужчина бросился на меня, и я его спокойной пропустил мимо. Он свалился с грохотом, напоровшись на стол и по дороге споткнувшись о скорчившуюся на полу девушку. Видимо, он ее сильно ударил, раз она до сих пор не могла встать. Мужчина встал, матерясь всеми словами, которые знал, и хотел уже было пнуть девушку — ведь он из-за нее споткнулся. Я поморщился — боль не мое любимое чувство. Вместо того, чтобы пнуть ее, он получил пинок от меня, от чего пролетел несколько метров.вдоль стоек. Он снова вскочил на ноги — красные от напряжения и ненависти глаза пылали. Мне это чувство нравилось — горячими волнами оно согревало мое тело и опьяняло. Мужчина сделал рывок в мою сторону и вдруг скорчился, схватившись за живот. Видимо, я хорошо ударил. Я двинулся к нему. Заметив это, он попятился. Допятившись до выхода, он вывалился наружу и побежал к своей машине. Через минуту его уже не было.
16
Девушка уже вставала, держась за стойку с яркими пакетиками.
— Клево он от тебя рванул — чем ты его так?
Ее речь мне показалось коверканной, я улыбнулся, но ничего не ответил.
— На заправки иногда приезжают и такие уроды — не то, чтобы часто, но бывает, — она поправила кофточку и застегнула джинсы.
— Блин, да он так от тебя шарахнулся, что даже ширинку забыл застегнуть, — она запрокинула голову, хохоча, — вот это рожа, да?
Я развел руками. В принципе, смысл сказанного мне был понятен. Хорошо, значит, я все же могу их понимать.
— А че ты такой чумазый?
— Я?
— Да, ты. Или ты видишь кого-то еще?
В овраг… упал… там, у дороги, — надо же, впервые слышу свой голос.
Прозвучал он хрипло, но все можно было разобрать, я надеюсь.
— Да ты еще и курильщик со стажем, — она снова захохотала, — могу предложить сигарету, — она достала из выдвижного шкафчика небольшую коробочку.
Я так и не понял, что же она мне предлагала, но решил, что лучше откажусь.
— Бросил? — она подняла брови.
— Наверное, — а что еще я мог ответить.
— Что значит “наверное”?
Я нахмурился.
— Типа, бросил вчера и ее не знаешь, получилось или нет? — она сама додумала за меня ответ.
— Да, это ближе, — я снова улыбнулся, пусть думает, как ей удобней.
Не буду же я рассказывать, что по ночам иду куда-то, а днем прячусь от солнца. Ах, да, кстати…
— Мне нужен ночлег… на день.
— Сорри, здесь заправка, а не мотель.
“Что и что?” — не понял я, но переспросить не решился. Моей памяти явно не хватало на все эти слова, которыми она изъяснялась.
— Мне только нужно любое закрытое помещение на день — с закатом я уйду.
— Э, парень, ты не понял, я же сказала, тут не мотель! Ох, скажу проще, здесь не бордель, если слово “мотель” ты не понял, — она сдвинула брови.
Все-равно не понял, что она имела ввиду, но мотнул головой.
— Мне нужно спрятаться, чтобы пережить день.
— Ты че, скрываешься или просто живешь по ночам? — она напряглась, но не более того.
— Что если да?
— Да — что? Да, скрываешься или да, живешь по ночам?
Для меня это были синонимы, но я выбрал последнее.
— Живу по ночам, а что?
Она расслабилась и даже улыбнулась:
— Да ничего. Может, ты вампир или вурдалак какой-то — по ночам на охоту выходишь, а днем от солнца прячешься. Хотя, не, вурдалаки солнца не боятся, значит, остается вампир.
Она засмеялась своей шутке. А вот я напрягся — меня ее слова задели. Она описала меня.
— Ладно, вампир, — продолжила она, — ты можешь в том углу пере… дневничать.
Она указала на дверь справа от себя.
— Ты меня сегодня спас от этого ублюдка, поэтому валяй — там есть диванчик и что-то типа одеяла.
— Спасибо, — я отправился туда.
Солнце уже вот-вот готовилось встать.
— Да нет проблем, вампирчик, — она снова засмеялась.
Комнатка была малюсенькой с маленьким окном. Я нашел кусок доски и закрыл им окно. Сев на узкий диванчик, я обхватил голову руками и стал размышлять. Эта девушка очень легко приняла тот факт, что я избегаю дня. Мне это показалось странным. Хотя, многое из того, что она говорила, звучало для меня странно.
“Не буду же я рассказывать, что по ночам иду куда-то…”
Куда же я иду? И почему-то я даже не мог вспомнить, откуда…
17
Днем она ко мне не заходила. Машины то приезжали, то уезжали. Приглушенные чувства то появлялись, то исчезали, но меня никто не тревожил, и я мог думать о своем: что накопилось, и что делать дальше. Меня смущало, что я не знал ни куда, ни зачем мне идти. Пока я шел сюда, у меня вроде даже цели не было, я скорее убегал от того сарая. Но что теперь? И что было до того сарая? Памяти этих трех человек как-будто стерли мою собственную память. Сколько я не копался в воспоминаниях, я оказывался в одной из их жизней. Временами мне казалось, что я был одним из них, но сознание того, что в конце я все-равно видел себя, стоящего в лунном свете, возвращало меня к реальности…
Как она сказала? Вампир? Вампиры перенимают память тех, кого убивают: Может, это такое проклятие за убийство? Надо бы у нее разузнать побольше. Раз уж она знает, кто я, то я не один такой…
18
На заправке становилось тише — приближалась блаженная ночь. Я чувствовал всем своим существом, как солнце близится к горизонту. Этот переход всегда был особенно ярким и эмоциональным для меня — перед закатом сила солнца увеличивалась. Как будто пуская свои последние стрелы всем залпом. А вот луна уже которую ночь была слабой, хотя ночь все-равно меня все еще питала. Но я чувствовал недостаток луны. Как же луна была со мной связана? Надо бы это тоже спросить.
За ночь у меня накопилось много вопросов.
Солнце зашло, и я вышел из комнатки.
— Привет, вампир, — окликнула она меня.
Зал был пуст. Она положила что-то перед собой.
— Меня через час сменят. Тебе куда — может, подвезу?
“ А это вариант” — подумал я.
— В которую сторону ты поедешь? — уточнил я.
Мне не хотелось возвращаться к сараям.
— Да тут всего в каких-то 50 километрах небольшой городишко…
— В какую сторону? — я еще раз переспросил.
Она в ответ захохотала.
— Ну, ты приколист! На северо-запад!
Я поднял брови.
— Вон в ту сторону, — и она показала рукой как раз в том направлении, куда я двигался.
— Мне подходит, — я улыбнулся.
— Отлично, — она стала прибираться на полке.
— Кстати, за заправкой есть умывальник, если ты конечно, не трубочист, — не оборачиваясь, продолжила она, — полотенце там рядом валяется.
— Хорошо, спасибо, — я как-то даже забыл, что совсем недавно в грязи валялся и лишь частично смог ее с себя стряхнуть.
Сзади заправки была небольшая конструкция, наверное, это и был кран. Я уставился на него, копаясь в памяти, ища, что же мне с ним делать. Вчера, плавая в воспоминаниях той троицы, что-то подобное я видел. Да, точно, раковина и кран! Еще помню, вся раковина была залита кровью…
Я поднял голову посмотреть на свое отражение в зеркале — отражение стало стареть на глазах. Вспышка и я схватился за голову. Еще вспышка снова лунный свет и силуэт…
Я опять затерялся в чужих воспоминаниях. Может, на самом деле эти люди и не умерли, а продолжали жить во мне, терзая мою память, заменяя настоящие воспоминания чужими. В любом случае, мне нужно найти способ выкинуть их из своей головы и восстановить свою личность.
Но сначала вернемся к крану.
Я открыл кран, и вода полилась на землю — она была очень холодной, видно, рождалась глубоко под землей. Я снял с себя одежду и стал смывать с себя грязь. Вода стекала по волосам, и тут я только обратил внимание на длину своих волос. Они спадали чуть ниже плечей и были черные-черные, как воронье крыло. Я не помнил, чтобы до этого у меня вообще были волосы. Я провел рукой по голове — она вся была покрыта волосами.
Очень интересно.
— Вау! Ты всегда так умываешься? — во дворик вышла девушка с заправки.
На ее лице играла странная улыбка. Я поднялся с колен.
— Прости, я сейчас закончу.
— А я и не против, продолжай, — она продолжала улыбаться этой странной улыбкой, — у тебя хорошо получается!
Это должно было меня смутить? Ведь это та реакция, которой она больше всего ожидала. В ней разгорался огонек. Я колебался с ответом, поэтому выключил воду и взял валявшееся полотенце.
— Я-то пришла показать, где тут полотенце, — очнулась она от неги, в которую ее ввел появившийся в ней огонек, — Но, вижу, ты сам справился, а я ничего не пропустила. Ладно, оденешься, а я пока пойду налью тебе чего-нибудь, — она вернулась в каморку.
Вытеревшись от воды и натянув на себя одежду, я последовал за ней.
Когда я вошел, на стойке уже стоял бокал с янтарным напитком.
— Могу предложить еще бутерброды с сыром и ветчиной. Тебе как, подойдет?
— Я не хочу есть.
— Ты же со вчерашнего утра ничего не ел…
— И до сих пор не хочу, — закончил я.
— Или человеческую еду не ешь, — она снова засмеялась.
Что-то она вообще часто смеялась. Как-то это не совпадало с ее черной одеждой со скелетами. — Я на самом деле не голоден.
— Ну, как хочешь, — она принялась жевать бутерброд. 19
К бензоколонке подъехали.
— О, это Денис, — она вскочила со стула, — сейчас поедем, я только ключи ему отдам со всеми делами.
В помещение зашел высокий молодой человек в тяжелых сапогах. На голове у него была повязка и большой рюкзак через плечо.
— Йо, — он кивнул в сторону девушки.
— Йо, Денис, — она бросила ему ключи, — А мы поехали.
Она кивнула мне::
— Мой моцик во дворе, я сейчас подойду.
— Хорошо.
Я вышел во дворик. Так, значит, эта куча железа на двух колесах — мотоцикл.
Она подошла буквально через минуту с двумя шлемами и протянула один мне. Я проследил, как она одевает свой и повторил.
Заведенный мотоцикл взревел.
— Погнали!
Мы вылетели на дорогу и поехали, набирая скорость.
— Держись крепче! — крикнула она.
Я сжал руки — что бы это ни значило, мне не хотелось кувыркнуться с такого железного монстра.
Довольно быстро мы доехали до небольшого городка. Он казался тихим и пустынным. На улицах ни души, и практически ни в одном окне не горел свет. Дома мне показались знакомыми, но это могло оказаться очередное чужое воспоминание.
Она остановила мотоцикл.
— Приехали. Слезай.
Она выключила мотоцикл, и жуткий звук мотора моментально пропал.
— Что, может, зайдешь, красавчик?
Чем-то от нее начинало пахнуть. Желанием. Как только я осознал это чувство, я стал ощущать его отчетливо. И опять мне это чувство понравилось.
— Раз уж приглашаешь.
— Ну, пошли, — она провела меня по пожарной лестнице многоквартирного дома. Почему-то мы заходили через окно.
— Почему через окно? — любопытсnво все же не дало мне покоя.
— Да, я на прошлой неделе ключи посеяла, надо замок менять, да все руки не доходят. Да, и работаю двое суток через трое — времени хватает на сон, да в клубе отдохнуть. Курить будешь?
— Нет.
— Ах, да, ты же бросил. Сорри, вылетело из головы.
Она закурила.
— Хотел тебя спросить, что ты знаешь… как ты меня назвала?
— Вампир? — она села рядом со мной на диван.
— Да.
— А что про них знать: ходят по ночам, пьют кровь и боятся солнечного света.
— Их много таких?
Она подняла бровь. Ухмыльнулась одним уголком губ. Присмотрелась ко мне, и улыбка исчезла.
— Я ни одного настоящего не встречала, — ответила она не спуская с меня взгляд, — Это персонажи готических сказок, романов, легенд разных… Брехня все это. Ты что, типа, встречал?
Я промолчал.
Персонажи? Ходят по ночам и пьют кровь.
Картина сарая всплыла у меня перед глазами, и настораживающая мысль, что с телами было что-то не так, вернулась.
Пьют кровь…
Боже… неужели меня настораживало отсутствие крови?.. Тот, кого проткнули вилами, вокруг него должна была быть кровь, хоть сколько-нибудь. Но я же помню, отчетливо — крови не было. Неужели я…
И память. Значит, она могла попасть в меня через кровь…
Нет, стоп, я не мог выпить столько крови — их же было трое! Как бы они в меня поместилась?
У меня заболела голова. Я не мог поверить в то, что мог выпить их кровь — это же невыносимо! У меня в голове такое не укладывалось!
Мое сознание кричало, но тело молчало — по нему только прошла легкая дрожь, и оно успокоилось. Продолжался только крик в голове.
— Эй, — она коснулась моего плеча, — да, я пошутила, что ты вампир. Чего ты так напрягся?
Она сузила глаза:
— Или ты реально считаешь себя вампиром?
Я вышел из оцепенения. От ее голоса мысли в голове немного успокоились. Нереально, что я мог выпить кровь тех троих — мне даже от этой мысли становится плохо. Глупость какая-то!
— Если хочешь, чтобы я познакомила тебя с настоящими вампирами: здесь в подвале дома есть клуб — пойдем туда.
Она сбросила пепел с сигареты и снова положила руку мне на плечо. Ее слова отчетливо прозвучали в моей голове.
— Подожди, ты же сказала, что не знаешь ни одного…
— Ха! Может, я соврала!
Она опять стала смеяться.
— Так тебе интересно или займемся чем-нить другим? — она слегка подмигнула.
Меня привлекли оба варианта. Ее тело начинало разогреваться и будто источало сок, как спелый плод.
Но с вампирами нужно разобраться.
— Я хочу их увидеть.
Она улыбнулась:
— Тогда пойдем, красавчик.
И она повела меня обратно через окно. 20
Мы спустились в подвал дома и прошли по узкому корридору. В нем было душно, накурено и пахло массой человеческих тел. Через мгновение мы оказались в полутемном помещении, полным молодежи. Все были одеты в черное, на большинстве кресты, черные розы и еще масса различных мрачных побрякушек.
— Да, здесь все готы, — она взяла меня за подбородок и повернула лицом к себе, — а нам сюда, — и она повела меня сквозь людей.
Мы добрались до диванов, где почти все сидевшие целовались, а то и полураздетые занимались сексом. И мне даже показалось, что среди них были однополые пары.
Мы остановились около одного из диванов. На них сидели четверо. Хотя, нет, не все сидели. Одна из девушек переходила попеременно к каждому из трех парней, недвусмысленно кокетничая с ними.
— Эй, я вас кое с кем познакомлю, — окликнула их моя спутница.
— Э, Виктория к нам пожаловала. Я по тебе соскучился, — отозвался один из парней.
— По мне или по моей заднице? — оскалила она в ответ зубы.
— Скорее, по кое чему пониже, — он зашелся хриплым смехом.
— Спавься сначала с Марго, — огрызнулась она в ответ.
Я как-то и не подумал, что не знал ее имени. Значит, Виктория.
Она обратилась ко мне:
— Ты хотел увидеть вампиров — так вот эти двое со стажем, — она указала на двух парней, сидевших дальше от нас, — Они могут пить кровь. И не какую-то там медицинскую, а из живого человека. Марк и Филипп. А вот этот, — она показала на третьего, который, как я присмотрелся, был совсем молодым, — этот у нас новенький, зовет себя Арсений, говорит, что из древнего Трансильванского рода. И он единственный, кто может высасывать кровь через кожу.
Арсений поднял на нас затуманенные глаза. Девица только что пересела от него к Марку.
— Только это отвратительно выглядит, — продолжила Виктория, — засос остается и процесс неприятный, — она поморщилась.
— А это наша Марго, — она не просто вамп, а даже суккуб.
— Привет, милашка, — Марго оторвалась от груди Марка, чтобы поприветствовать меня. Окинула оценивающим взглядом и улыбалась, сощурив глаза.
— Присоединишься к нам, — она подмигнула.
Я сдержал улыбку — она вся горела, каким-то огнем, влекущим к себе. Марк залез ей рукой под юбку, и она со вздохом запрокинула голову, но его руку не остановила.
Виктория захохотала, и я почувствовал в ее голосе нотки злорадства.
Она повернулась ко мне:
— И, конечно, наша Lamentful Miss, — сказала она, указывая на еще одну девушку, сидевшую через сидение от предыдущей четверки.
Ее черное в рюшечку платье занимало еще по полместа вокруг нее. Лицо у нее было печальное, с черное нарисованной слезинкой под одним глазом. И, казалось, все вокруг ее не касается.
— Ее настоящего имени никто не помнит. Она очень глубокая готка, — продолжила Виктория.
Все это время Lamentful Miss не сводила с меня глаз. Она не улыбалась и не произнесла ни слова, в отличие от остальных, которые то прирекались друг с другом, то вздыхали. Lamentful Miss от них была отрешена, даже странно, как она попала в их компанию. Она была другая. Просто другая. По ощущениям.
Виктория усадила меня рядом с собой.
— Ты сегодня со мной, — улыбнулась она.
— Эй, ты нам его не представила, — окликнул ее Филипп, к которому только что перебралась Марго.
Виктория уставилась на меня. Видимо, до нее дошло, что моего имени она не знает. Проблема в том, что я тоже его не знал.
— Ну, так, — поторопил ее Марк.
Поняв, что от меня ответа не будет, Виктория ответила сама:
— Его зовут просто Вампир — он не запаривается насчет имени.
— Вот как?, — Марк недоверчиво приподнял брови.
— Докажи им, какой ты вампир, — прошептала Виктория и впилась в мои губы.
21
От них всех веяло жаром. Движущиеся тела, стоны — все туманило мне голову и я поддавался их ритму. Поцелуи Виктории были страстными, как будто она слишком долго терпела и наконец смогла дать волю чувствам. Я чувствовал ее везде. Вокруг стало уже не просто жарко, а было пекло и в меня вливались чувства всех, кто находился вокруг. Эти пьянящие чувства отодвигали реальность на второй план.
Передо мной появилось лицо Виктории:
— Да ты еще и кусаешься, — засмеялась она.
— Что? — ее реплика мне показалась совсем не к месту, глупой и далекой.
— Ты мне его дашь? — рядом прозвучал голос Марго.
— У тебя уже есть трое, — зашипела Виктория, недовольная, что ее отрывают.
— Но ты же его не только себе привела — в нашей компании так не поступают, — продолжила Марго.
— Марго, — потянул ее Марк, — мы с тобой еще не закончили.
Марго засмеялась, скрывая смехом свое недовольство.
— А ты и секундочки без меня не можешь.
— Думаешь, только я?
Марго снова засмеялась.
— Обойдется, — прошипела еле слышно Витория, — Она всегда хочет все.
Я не ответил, повлек Викторию обратно к себе. Мне былонаплевать, о чем они все думали, переживали — мне хотелось только их чувств. И чем сильнее были эти чувства, тем большее удовольствие они мне приносили.
— Виктория… Эй, Виктория, — позвал Марк.
Виктория опять нехотя обернулась. У Марка на коленях сидела Марго. Облокотившись спиной ему на грудь. Она все быстрее двигала тазом, а с ее губ срывались стоны и вздохи. Марк засмеялся и снова повернул голову в нашу сторону.
— Ты хотела, чтобы я ее сделал, — обратился он к Виктории, — Так смотри!
Он ухмыльнулся ей и резко подался вперед всем телом. Марго закричала, что аж слезы проступили на ее глазах. Через мгновение ее тело обмякло и всхлипывая, она стала слезать с колен Марка.
Лицо Виктории подернула гримаса презрения. Я почувствовал, что презирала она Марка, а не Марго, и даже боялась его, хотя и скрывала это даже от самой себя. Кроме переросшего все границы эгоизма и за спрятанными за дерзостью и жестокостью чувства собственной неполноценности, Марк считал все, что ему нравилось совственностью. И я чувствовал, как его раздражало, что Виктория отдавалась мне, и предпочитала даже не смотреть в его сторону. О, это раздражение разгоралось в нем все сильнее и сильнее.
— Хочешь, чтобы я ее сделал еще раз? — Марк не дал Марго слезть, а наоборот стал еще агрессивнее двигать бедрами — Марго снова вскрикнула.
— Нет, Марк, не надо! — она попыталась встать, но Марк резко усадил ее обратно.
— Подожди, Маргоша, мы же еще не все показали нашей Виктории, — наигранно слащавым голосом произнес Марк.
— Нет, Марк, пожалуйста, — взмолилась Марго, уже плача. Ей было больно.
— Марк, остынь.., — Филипп оторвался от Арсения, который продолжал лежать с туманным взглядом на диване.
— Не встревай, педик, — огрызнулся Марк.
— Эй, это уже слишком! — Филипп дернулся в сторону Марка, но Арсений его не отпустил.
Сквозь весь туман в своей голове, он подался к Филиппу.
— Я хочу еще, — прошептал он.
— Арсений, ****, ты не видишь…
Его реплика утонула во вздохе. Арсений крепко в него вцепился и присосался к шее.
Виктория настороженно наблюдала за всей этой картиной. Марк продолжал мучить Марго.
— Марк, ты знаешь, ей много не надо, — наконец сказала она.
— А тебе надо больше? — огрызнулся он.
— Так ты меня не получишь, ты же знаешь.
— Что я знаю? Что я знаю?! — закричал Марк.
— Я сегодня не с тобой! — закричала Виктория в ответ.
Ее тоже все начинало бесить. Недавно наполнявшие ее чувства желания и наслаждения начали спадать, и на их место вступили раздражение, ненависть и досада. Меня этот переход не порадовал — предыдущие эмоции мне нравились больше, да и направлены были прямо на меня.
— ****, ****! С чего ты решила, что он круче меня?! — Марк был разъярен, — А ну-ка, иди сюда! Я тебе покажу, что значит круто!
Марк силой сбросил с себя Марго, что та упала на пол и стала сворачиваться в клубок. Очень медленно — ее то и дело бросало в дрожь, и она не переставала плакать. Виктория дернулась от Марка, попыталась вскочить с дивана, но не смогла удержать равновесие. Марк дернул ее за руку, и она упала обратно. На лице Виктории появился ужас, а Марка переполняла слепая злость. Он меня уже не видел — злость была направлена на Викторию — она, ****, виновата.
Но я его видел прекрасно — кровь в нем кипела и, когда я оказался перед ним, лицом к лицу, он от неожиданности дернулся. Но лишь на мгновение. Моментально его злость с Виктории переключилась на меня.
Вот так мне нравилось куда больше. Кипящая кровь направлялась в мою сторону, и его чувства полились в меня.
Марк заорал на меня, пытаясь высвободиться. Но, опять же, это чувство потекло в меня. Я наслаждался происходящим, я чувствовал как пекло, которое сначала меня только окружало, теперь становилось мной.
Крик Марка стал ослабевать, и я почувствовал как кто-то меня колотит и пытается от него отцепить. Я оторвался и увидел Викторию — она выглядела несколько иначе, чем когда мы только пришли сюда. Сейчас ее лицо мне показалось уродливым, раздраженным — я ее ненавидел, эта **** юыда вл всем виновата! Она строила из себя королеву, водила меня за нос, а сама спала с кем попало, и еще специально приводила своих любовников, чтобы еще больше меня злить! Я ее ненавидел! Это все она меня доводит! ****!
Я бросился на Викторию — ее нужно было проучить, раз и навсегда! Виктория не успела среагироавть — только ее глаза широко распахнулись от неожиданного резкого движения.
Виктория, ты оказалась ароматной — букет разнообразных перемешанных чувств был пьянящим! Нет, ты умела чувствовать не только вожделение, ненависть, страх — в тебе еще было много тоски по чему-то, что ты никак не могла выразить и понять. Эта тоска переходила в досаду и злость на саму себя, а потом на сумасбродсво и пофигизм по отношению ко всему. Но этот пофигизм не был абсолютным — ты все-таки продолжала бояться за себя, за то, что с тобой происходит. Но предпочитала прятать этот страх за пренебрежением к окружающим.
О, Виктория! Твоя горечь освежала! В глубине твоих чувств я даж енашел желание любить и быть любимой — ты на самом деле была в поиске этого чувства, но застряла на одном месте и никак не могла решиться двинуться дальше. Виктория, Виктория, твои чувства оствали…
— Неееет! — совсем близко раздался крик.
Не оборачиваясь, я знал — это Марго. Она за сегдняшинй вечер кричала уже достаточно много — мне было даже необязательно чувствовать ее страх.
Марго в ужасе смотрела на меня, но ее тело было настолько обессилено, а ум изнеможен, что она могла только кричать и наблюдать. Я заметил, что она держит меня за ногу, видимо, в смутном порыве оторвать меня от Виктории, она хотела дернуть меня, но у нее ничего не вышло. Прикосновение Марго вызвало во мне отвращение — она была пуста, неинтересна — изнеможение допило из нее последний интерес, и поэтому она мне казалась никакой, как пустая скорлупа. Я отмахнулся от нее — она опрокинулась на стол. Стол резко двинулся, придавив ноги Филиппа.
— Какого..?! — вскрикнул Филипп и видел опрокинутую на стол Марго. Ее голова была повернута неестественно сильно, широко распахнутые глаза смотрели в пустоту.
Филипп резко перевел глаза на меня — его ужас стрелой ударил в мое сознание: “Педик, ******ый педик!” — всплыла в моей голове горячая мысль, и я тут же оказался на нем. Филипп закричал, и его голова моментально слетела, упав за диван. Он мне тоже был неинтересен — поверхностный, горький, никчемный.
К его шее припал Арсений — он стал большими глотками пить его кровь. Его голова наполнилась неестественными больными образами недолюдей, недоживотных и просто отдельных непонятных фигур. Этот мальчик явно был не как все — наполняющие его чувства не резонировали ни с одним из окружающих. Он жил в другом мире, и образы его мира мне были непонятны. Всех он видел по-своему, а к Филиппу у него было особое чувство. Филипп был для него источником жизни, и даже окном в этот мир. Мир был горошиной, который каждый раз звучал другим звуком и пытался тебя продеть как бусинку, нанизывая на веревку вместе с остальными. Но я не поддавался — я ел маленькие копии этих бусинок, чтобы миру казалось, что он меня уже нанизал. На время это мне удавалось и я мог тогда укутаться в Филиппа и какое-то время отдохнуть. Филипп был моим укромным садиком, куда никто не мог войти, кроме меня. И его чувства, мысли, желания всегда окутывали меня мягким, теплым одеялом надежд, мечтаний и даже свободы. Свобода — то, что ищут все, вне зависимости от пола, расы, мира в голове — абсолютно все.
Мячиком мое сознание стало прыгать вокруг меня — он все замедлялся и замедлялся. Холод пробежал по моей коже, а потом окатил ледяной водой, и я от неожиданности открыл глаза.
22
Вокруг меня все еще стоял жар — пекло не останавливалось, а только разогревалось. А я был холоден как лед, и жар, казалось, меня не касается. Я ощущал себя накрытым холодным одеялом.
Я обернулся и увидел глаза Lamentful Miss, устремленные на меня. Вглубь меня. От ее взгляда веяла прохладой — она диссонировала со всем, что ее окружало: красные диваны и ее черное платье, оголенные тела и ее кружевной воротничек до самого подбородка, пламя и лед. Она просто сидела и смотрела мне в глаза, и я возвращался в сознание, возвращался из чужих мылсей в свои — если их можно было назвать моими, ведь свои я уже давно потерял.
Я чувствовал, что ее сердце закрыто для мира, а чувства заморожеы и аккуратно убраны вне чьей-либо досягаемости. И я смотрела на нее как сквозь слой льда, и жар того пекла, где я находился, не мог растопить этот лед. Но я леденел сам и, возможно, смог бы достучаться до нее.
Она встала с диванчика и пошла сквозь толпу. Сколько бы людей ее не скрывало, я все равно мог ее видеть (или ощущать). Здесь мне уже было не место, и я последовал за ней.
Вокруг продолжалось пекло — произошедшего никто не заметил. Все были поглощены своими оргиями.
А я шел за холодным светом.
Она вывела меня из клуба, прошла еще несколько шагов и повернулась ко мне лицом. Почему-то мне было нелегко выдержать ее взгляд, полный тишины и печали.
— Тебе. Здесь. Больше. Нечего. Делать, — задумываяьс после каждого слова, произнесла она, — Продолжай. Свой. Путь.
Я не пошевелился.
— Когда. Ты. Вошел. Я. Поняла. Ты. Настоящий.
— Тогда почему ты меня не остановила? — я нахмурил брови.
Я еще не до конгца мог осознать, что же произошло, но чувство было знакомое. Хотя, я не хотел об этом думать.
— Нам. Друг. Друга. Не. Понять. Каждый. Из. Нас. Живет. По. Своим. Законам.
— Что мне этим делать?
— Не. Знаю. Ищи.
— Искать?
Мне было очень сложно ее понять. Она говориша странно, медленно, с паузами, и смысл был знаком ей — не мне.
— Да. Ищи. Свой. Ответ.
Все это время она стояла, не двигалась. Ее кружевное черное платье, шуршащее на ветру, казалось живее ее самой. Серебряные крестики на шее и в ушах подчеркивали ее холодность. Видимо, решив, что она все сказала, она пошла обратно в клуб. Проходя мимо меня, она меня как будто даже не видела — никаким страхом от нее не веяло. Нои теплом тоже. Lamentful Miss — символ всех печалей мира, собравшихся под луной. Но не тех печалей, что отпускают, а тех, что вечно хранят в сердцах, которые, в свою очередь, остужают все остальные чувства.
Lamentful Miss скрылась за дверью клуба. Я остался один на один со слабой луной. 23
Стоило ей уйти, как двери холода распахнулись, и поток новой памяти обрушился на меня. Я схватился за голову и приготовился терпеть боль. Я увидел жизни всех четверых, но в какой-то момент они стали настолько переплетаться, что было невозможно отделить одну жизнь от другой. Но сквозь всех их прослеживался образ Lamentful Miss. Как тяжелая печать печали. В какие-то мгновения она перекрывала все эти потоки воспоминаний, что давало мне передышку. Может быть, благодаря этим пердышкам я и смог пережить эти рвущие меня на части воспоминания.
Стало подступать солнце. Я все еще не мог справиться с кипящими во мне воспоминаниями, но нужно было прятаться. Я знал лишь комнату Виктории — на большее моих мыслей не хватало. Память начала туманиться, из-за нее я и так не мог отчетливо различать, что меня окружало, а вот-вот готовый наступить рассвет лишал меня зрения совсем. Памятью Виктории, или может даже и Марка, чуть ли не наощупь, я добрался до дома Виктории и судорожно стал карабкаться по пожарной лестнице к ее окну.
Первые лучи солнца обожгли мне спину — я чуть не выпустил лестничные перекладины. Боясь еще большей боли, я сделал последний рывок и ввалился в команту Виктории.
24
Занавесив окна, я забрался под одеяло. Моей проблемой снова стала только голова. Я настолько от нее устал, так хотелось прекратить жужжание всех голосов, но я никак не мог их выкинуть из головы. Обессиленный, я бросил попытки сопротивления, и жизни с новой силой стали прокручиваться во мне.
25
Я прожил жизни Виктории, Марка, Филиппа, арсения уже по тысяче раз, когда что-то заставило меня очнуться — я снова показался под одеялом в комнате Виктории. Я не мог никак понять, что же отшвырнуло память на такое расстояние, что я смог подумать сам. Солнце еще было во всей своей силе.
Раздался стук. Я вздрогнул — как будто стучались не в дверь, а в мою голову.
— Виктория! Эй, детка! — мужской голос громом пронесся опять же в моей голове. Голос даде показался мне знакомым, но в памяти копаться я не рискнул — я мог снова в ней утонуть.
— Открывай, ****! Оглохла что ли?!
Стук был все несдержаней, все жестче. Я продолжал ждать, даже не зная, надеяться ли на то, что он уйдет или думать, что делать, как выбираться. Выбираться из квартиры — это плохой план. Я боялся солнца больше, чем какого-то ублюдка, ломящегося в дверь.
— Открой, ****! Я дверь выломаю!! Слышишь?!
Дверь содрогнулась под его натиском. Яприподнял одеяло — в комнате было светлее, чем мне хотелось. Вместе с одеялом я сполз на пол.
— Я слышу, что ты там! Прикидываться бесполезно!!
Дверь снова содрогнулась. Что-то треснуло, и я понял — дверь поддалась. Может быть, ее выламывали уже не в первый раз…
— Какого ***** ты заставляешь меня злиться?! — голос прозвучал ближе, яснее.
Я хотел отползти дальше от него, но тяжелые шаги стремительно приблизились, и свет резко залил мне глаза.
Все-таки в комнате было еще слишком светло — занавески не спасали от солнца. Я взвыл от окатившей меня волны боли.
— Какого?! — раздался удивленный голос.
Я его возненавидел. Свет меня ослепил. Глаза готовы были лопнуть, но я чувствовал все равно, где он стоял, как он отшатнулся, как пришел в себя и вспыхнул злостью. О, эта злость нарисовала мне его силуэт отчетливо — каждую жилку.
Я бросился на него раньше, чем он на меня. Я видел только свою цель — все остальное во мне отключилось. Солнце меня раздирало на части — от этого он меня раздражал еще больше. За то, что ввалился в комнату, за то, что содрал с меня одеяло и открыл солнцу, за то, что потревожил меня! Я пытался стереть его силуэт. Во мне уже мешались чувства меня самого и всех тех, кто появился в моей голове за последние несолько ночей — и я уже не знал, что чувствовал он, я его пытался стереть.
26
Через какое-то время чувства стали остывать, вся картина стала остывать — солнце все еще было на небосклоне, но, видимо, переместилось за дом, и меня больше так не жарило.
Я все еще не мог видеть, но и в комнате больше никого, кроме меня, не было. Я помнил, что дверь наверняка осталась открытой, поэтому, спотыкаясь, на ощупь я стал ее искать. Дверь я нашел и даже смог придавить ее каким-то тяжелым мешком, после чего верунлся на кровать и снова укрылся одеялом.
До конца дня оставалось уже недолго.
27
Солнце скрылось, послав мне свой горячий поцелуй. Я открыл глаза — они все еще болели после сегоднешнего дневного визита, но боль была блеклой и неважной. Я выбрался из под одеяла…
28
Маленькая комната Виктории была в разрухе. Но не это заставило меня онеметь. То, что я принял за мешок, оказалось мертвым телом… Даже просто туловищем, без головы, без рук, без ног — они были оторваны и разбросаны по всей комнате. Кровь пятнами и подтеками изображала узоры на стенах и полу. Иногда чуть ли не виртуозными.
Странно, что днем я даже не подумал, куда он мог деться… я его стер… вот, что это значило…
…
Я опустил ноги на пол — голова хранила молчание. И слава Богу, хоть изредка я был ей все-таки благодарен за понимание.
Пока во мне поддерживалась тишина, нужно было скорее отсюда выбираться.
Спустившись по пожарной лестнице, я наткнулся на мотоцикл Виктории. Я знал, что где-то во мне память Виктории, значит, и память, как им управлять.
Где-то раздался звук сирены. Раздался и утих. Где-то чувствовалась суета. Странно, как отчетливо в пустом, тихом сознании отдаются все звуки, рождающиеся вокруг. Даже стрекотание кузнечиков, казалось, можно было разобрать на совершенно четкие отдельные составляющие звука. Чистое сознание — блаженство.
Но где-то в закромах моего сознания притаились звери, гтовые меня снова разодрать. Пока они еще были там, мне нужно было двигаться вперед. Быстро и далеко.
Я сел на мотоцикл Виктории — он взревел, что я чуть не оглох. Я направился отправился в сторону, где всходило солнце. Я всегда чувствовал, в какой стороне восходит и заходи солнце.
29
Как мне показалось, ехал я недолго. Из городка я уже выехал, но как далеко, я не понял. Где-то в затылке стала открываться дверь. Да, я знаю, что это за дверь — сейчас начнется…
30
Я снова увидел Викторию. Она была в своей комнате и кричала на меня. Рядом стоял Марк, и выражение его лица было не лучше. Мы с Викторией были в одной постели — она успела из нее выпрыгнуть, когда Марк налетел на меня, полный ярости, и стал избивать. Он пришил меня к стене и уже чуть не душил.
— Марк! — завизжала Виктория.
Она попыталась его оттянуть, но он ее отшвырнул так, что Виктория налетела на столик и опрокинулась вместе с ним. Это движение дало мне возможность перевернуть Марка, и мы оба скатились на пол. Я смог подмять его под себя.
— Что, думаешь ты только можешь ее ******? Нашел себе девочку и хотел для себя заныкать?! С братом не делиться?! — меня переполняла ярость, обида и зависть, — Я тебя растил, когда наши родители умерли! Я подтирал тебе зад, когда ты ******!
И я стал бить Марка по лицу еще сильнее. Мне казалось, что так до него быстрее дойдет, так он лучше поймет, что и как он должен делать. КАК он должен быть мне благодарен.
— Ты ******* *****, ты еще на меня зиться пытаешься, что я твою телку обделываю. Так она не твоя! У тебя вообще ничего своего нет!!! Все, что есть — мое!!!
— Карл! Карл! Прекрати!!!! — где-то у меня за спиной очнулась Виктория, — Ты же его убьешь!
— А какое твое ******* дело?! Из-за тебя все и началось!!!
— Ты, *******, ты сам ко мне пришел!! — заорала Виктория, — Ты мне дверь выломал, ты меня силой взял!!!!
— Ты поддалась!!
Краем глаза я заметил, как она занесла что-то у меня над головой. Так она еще в состоянии стоять?! Сейчас я это исправлю!
Я развернулся и как раз успел перехватить ее руку с тяжелой пепельницей. Выломав ей запястье, я ее снова отшвырнул обратно к столу. Крик боли заполнил всю комнату.
— *********!
— Что ты сказала?! ******! — я снова двинулся в ее сторону.
Увидев это, Виктория резко вскочила и бросилась к двери — как бы не так! Я хотел броситься ей на перерез, но страх подгонял ее быстрее моей злости. Голая, она выскочила на лестничную площадку и побежала к выходу. Я побежал за ней.
Она успела завернуть за угол, когда я ее почти настиг. Но на перекрестке стояла полицейская машина. На сегодня ей повезло…
31
Виктория снова кричала. Как же меня достал ее крик! Будет знать, как иметь со мной дело!..
***
Я упал с головой в воду, очнулся и понял, что вместе с мотоциклом Виктории слетел в овраг у дороги. Только что наполнявшие меня мысли были его мыслями — того, кто помешал моему дню. Мне стало противно, что его память тоже поселилась во мне, но ничего с этим сделать я не мог — во мне уже жило восемь человек.
Их памяти настолько шумели у меня в голове, что у меня даже не хватало времени, чтобы ужаснуться обстоятельствам, при которых они туда попали.
Шум стал нарастать, наверное, стремиясь взорвать мою голову. Я попытался снова привести себя в чувства водой со дна оврага, где я лежал, но это не помогло. Шум продолжал нарастать, и когда мне уже казалось, что вот-вот будет достигнут пик этого шума, в моей памяти всплыл образ Lamentful Miss.
— Ищи. Свой. Ответ.
Что это должно было значить? Видимо, наши миры действительно были разными. И что же мне делать дальше? МОе будущее для меня яснее не становилось.
Поймав себя на этих мыслях, я понял, что шум голосов в моей голове, притих, стал всего лишь гулом вдалеке. Как будто на него была поставлена печать холода. Печать Lamentful Miss. Каким-то образом ее всплывший образ остудил сводившие меня с ума чужие мысли, как прикрыли кран, через который они меня окатывали. Не знаю, как долго меня будет спасать эта печать, но теперь я могу двигаться дальше.
32